Онтологизм русской философии

Об «онтологизме» русской философии сравнительно с западной можно говорить только несколько условно, поскольку тема бытия вовсе не является для русских философов самодовлеющей. Так, например, в философии славянофилов мы не находим собственно онтологических построений, однако несомненно, что по смыслу своих основополагающих устремлений эта философия имеет как выраженное онтологическое звучание, так и явно оригинальные онтологические предпосылки. Основная для славянофилов идея «цельного знания» не есть принадлежность только гносеологии, – эта идея, обращаясь к гносеологическим проблемам, таким образом эти проблемы ставит и решает, что узкий гносеологизм лишается почвы, делается невозможен в тех перспективах, которые при этом открываются.

Онтологический смысл идеи цельного знания обеспечивается установкой на универсализм мысли. Западноевропейский рационализм, по словам Киреевского, основывается на способности «отвлеченного зрителя» «всему сочувствовать, все одинаково любить, ко всему стремиться под условием только, чтобы физическая личность его ни от чего не страдала и не беспокоилась» [3, С. 244]. Универсализм русской мысли основан на формально сходной, но по существу принципиально иной способности духа, на том, что Ф.М. Достоевский назвал «способностью всемирной отзывчивости» [2, С. 749]. Достоевский пишет о социально-историческом аспекте этой отзывчивости, о стремлении «внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и всесоединяющей, вместить в нее с братской любовию всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону» [2, С. 752-753]. Однако «всемирная отзывчивость», о которой он пишет имеет и более глубокий философский смысл. Она означает принципиальную опору на любовь, как онтологический фундамент любых гносеологических, этических, эстетических, богословских, социально-философских, антропологических, космологических, историософских и т.д. построений. Любовь есть принцип личностного бытия, максимальное утверждение самобытности личности, но при этом и предельное единство с любимым, в котором немыслима онтологическая дистанция «театрального зрителя». Именно в направлении разработки такой онтологии лежат наиболее интересные и значимые идеи русской философии XIX – XX веков.

Очень значимым и очень неоднозначным явлением в русской онтологической мысли стала «философия всеединства», берущая начало в работах В.С. Соловьева. Понятие всеединства имеет глубокие корни в европейской философии, начиная с античности. Как пишет С.С. Хоружий, идея всеединства в греческой философии выражалась «посредством особых полусимволических формул: panta hen, hen kai pan, hen kai polla, panta en panti» [4, с. 34]. По буквальному смыслу этих формул – «всё одно», «одно и всё», «одно и многое», «всё во всём» – идея всеединства предполагает утверждение единства и тождества всякого бытия в Абсолюте. В европейской философии метафизика всеединства обнаруживает явную тенденцию к пантеизму: если мыслить всё единым, то вполне логично сказать: «всё есть Бог, и Бог есть всё». Подобные тенденции мы видим и в рамках русской философии всеединства, – у того же В.С. Соловьева, например, но видим и другое. Основополагающий принцип русской онтологической мысли гораздо вернее может быть охарактеризован не как всеединство, а как соборность.

Понятие «соборность» укоренено своим смыслом в христианской святоотеческой мысли. Изначально прилагательное «соборная» (kaJolikhv) является одним из четырех ключевых слов, которыми в христианском Символе веры характеризуется Церковь. Именно экклесиология (учение о Церкви) является исходным контекстом употребления этого понятия. Определяя кратко экклесиологический смысл соборного единства, можно сказать, что в этом смысле соборность есть одна из основополагающих характеристик церковной жизни, выражающая совершенную полноту и целостность Церкви как свободного единства в любви, при этом совершенство, полнота и целостность этого свободного единства реализуются лишь через множество составляющих Церковь индивидуальных личностей, возрастающих в Ней до совершенства, полноты и целостности личного бытия.

Очень характерно различие смысловой основы понятий «соборность» и «всеединство». Всеединство, как мы цитировали выше С.С. Хоружего, берет начало в «полусимволических формулах», имеющих в качестве ключевого слова paÀn, pavnta. По-гречески paÀV (paÀsa ж.р., paÀn с.р.) имеет смысл, прежде всего, всякий, всякое, каждый. Употребления этих слов, как нам их демонстрирует словарь древнегреческого языка А.Д. Вейсмана, связаны с широтой охвата и полнотой перечня. В качестве наречия «pavnta, а также это слово, употребленное с предлогом – «kaJa; pavnta», значат – «во всем, во всех отношениях» [1, с. 962].

Существенно иная смысловая основа у соборности, «кафоличности». Греческое прилагательное kaJolikovV этимологически родственно с наречием kaJovlou (собственно – kaJ’ o{lou) – «вообще, в целом» [1, с. 647]. Смыслообразующий корень здесь o{loV – «целый, весь», to; o{lon (с.р.) – «целое», ta; o{la (с.р., мн. ч.) – «целое, всё, государство, мир» [1, с. 879]. Выражение kaJ’ o{la, которое также является этимологическим истоком слова kaJolikovV, буквально значит: «вдоль целого, соответственно целому, по всему».

«Соборность», таким образом, означает, что некое это‑вот бытие выстроено по целому. Речь не о единстве и тождестве всего и вся, а о соответствии отдельного целому, о некоем «параллелизме» ему (katav – «вдоль»). Никакого мотива универсализма, всеохватности («всё одно и всё во всем») здесь нет. Никакой унификации, безличности, нерасчлененности здесь быть не может. Принцип соборности выражает глубочайшее причастие к Абсолютному бытию, жизнь имеющую это бытие своей основой, но подчеркивает отличие от Него, говоря о «приобщении неприобщимому».

В отличие от метафизики всеединства, развивающей тему органического, природного единства и построенной на мистике равенства части целому, на мистике присутствия всего во всем, соборность строится на со‑гласовании, – на со‑отнесенности и со‑образовании друг с другом личностных гласов. Соборное единство не есть тождество природы, оно есть единство жизни раз‑личающихся личностей, единство их дыхания, единство их служения, их слаженный хор.

Соборная онтология, имеющая в основании, по определению А.С. Хомякова, «свободное единство в любви», составляет основу универсализма русской мысли. Этот универсализм обеспечен открытостью мысли для непосредственного ее единства со всяким предметом. В развитии этой традиции мышления видится нам возможность обретения принципиальных основ для творческого обновления всей европейской традиции философской мысли. Соборная онтология и универсализм мысли обеспеченный ею составляют то существенное своеобразие русской философии, благодаря которому она – до сих пор рассматриваемая часто как явление чуть ли не этнографическое – способна оказать влияние на мировой философский процесс в целом.

Библиография

1. Вейсман, А. Д. Греческо–русский словарь / А. Д. Вейсман. – Репринт пятого издания, СПб., 1899 г. – М. : Греко–латинский кабинет Ю.А. Шичалина, 1991. – 1370 с.

2. Достоевский, Ф. М. Post scriptum : сборник / Ф. М. Достоевский. – М. : Эксмо, 2007. – 848 с.

3. Киреевский, И. В. Разум на пути к истине : Философские статьи, публицистика, письма / И. В. Киреевский. – М. : Правило веры, 2002. – 662 с.

4. Хоружий, С. С. После перерыва. Пути русской философии / С. С. Хоружий. – СПб. : Алетейя, 1994. – 447 с.