Прежде всего, – девиация это хорошо или плохо?

Точнее: норма и девиация, – что первично? С нормальностью или с девиантностью связывать свою жизнь для того, чтобы жизнь была максимально жизненной? Кто «более человек» – нормальный или девиантный?

Очень многие философски грамотные люди сразу скажут: «А это вопрос диалектический!» Действительно, это – практически универсальная отмычка: если что-то непонятно, назови это «диалектикой» и будешь выглядеть умно и сможешь долго и умно – и практически бесконечно – говорить на эту тему. Вот так и тут.

Первым делом, конечно, «девиация» – это очевидно соотносительное понятие: отклонение всегда бывает от чего-то. Но тут же сразу и с другой стороны: появление «нормы» предполагает в качестве предпосылки необходимость нормирования и наличие некоторого разброса вариантов существования в той области реальности, к которой мы подходим с понятием «нормы». И в этом смысле, конечно, наличие девиаций предшествует формированию нормы. То есть мы имеем дело с «диалектической парой»: одно без другого не существует, одно из другого вытекает, и при этом они находятся в непримиримом противоречии, каждое из них начисто отрицает партнера и борется с ним изо всех сил, но, если присмотреться, переплетение их в этой борьбе так тесно, а сама борьба так самозабвенна, что напоминает, скорее любовные объятия.

Не меньше диалектики и в социальной роли  этих «диалектических противоположностей»: всякое социальное движение есть девиантный выход за рамки нормы и рождение новой нормы, рождающей новые девиации.

Верность норме правильна, но холодна, она не может творить ничего нового. Девиация свободна и раскованна, но она болезненна и часто просто гибельна как для самого девианта, так и для окружающего мира. Смысл девиации в том, что она – смерть, но даже если это так, то «норма» – еще большая смерть, смерть в квадрате. Общество, в котором воцарилась «норма», хрустальный дворец упорядоченного земного счастья всякому живому человеку видится как cauchemar, выражаясь по-французки.

Вы верите в хрустальное здание, навеки нерушимое, то есть в такое, которому нельзя будет ни языка украдкой выставить, ни кукиша в кармане показать. Ну, а я, может быть, потому-то и боюсь этого здания, что оно хрустальное и навеки нерушимое и что нельзя будет даже и украдкой языка ему выставить.

[Достоевский Ф. М.: Записки из подполья //Ф. М. Достоевский. Собрание сочинений в 19-ти томах. - М.: "Правда", 1982. т.2, С. 427]

Общество же, в котором воцарилась девиация, и помыслить-то невозможно, поскольку всеобщая девиантность означала бы упразднение нормы, а в таком случае и о девиациях говорить невозможно. Если все живут «кто в лес, кто по дрова», то никто не девиантен.

Хотелось бы уточнить еще один момент. Несмотря на то, что тема девиаций возникла в рамках социологии, да и мы тут собрались под эгидой социологов, – не могу уже далее скрывать от них правду: девиации изучать социологическими методами невозможно. Социологически можно изучать только норму. Норму распространенную широко или субкультурную норму, или норму малой группы, но девиация как таковая предметом социологии быть не может. Речь должна идти об изучении социальных норм разного уровня и степени распространения.

Возможна ли тема девиации в философии?

В прошлом году – как летит время – я попытался сказать о возможном онтологическом смысле темы девиации. Напомню, что речь шла о верности своему жизненному призванию как той дороге – via, уклонение с которой, – de‑viatio, выхолащивает смысл человеческого бытия. Речь шла о том, что расслышать свое призвание, призыв свыше, обращенный к тебе, откликнуться на этот призыв и быть ему верным, – это и означает идти своей дорогой, быть верным себе и наполнить свою жизнь смыслом. Измена этому своему пути увлекает человека в блуждание по тропинкам не ведущим никуда. По этим тропинкам ходят стадами, своим же путем идут всегда в одиночку. То есть это социологически глядя можно сказать, что на своем пути ты всегда один, а повинуясь массовым стереотипам, ты «не отделяешься от коллектива». На самом же деле именно там, где ты верен себе, и только там ты способен по настоящему любить людей и жить с ними одной жизнью. А в толпе острое «чувство локтя» неотделимо от столь же острого экзистенциального и онтологического одиночества.

В этом смысле понимаемые норма и девиация как правило не совпадают с социологическими понятиями. «Нормальный человек» – большая редкость, а девиантны в точном и глубоком смысле этого слова как раз массовые формы поведения, массовая культура. И при этом массовость нисколько не делает девиацию нормой или чем-то несерьезным, не мешающим жить, а то, что нормальным быть крайне трудно, не отменяет бытийного долга к этой норме стремиться. Это очень важный акцент в теме. Важный в нравственном смысле: вместо того, чтобы говорить о них, о девиантах, я предлагаю говорить о нас, о девиантах. И не в том смысле, что девиации бывают позитивные, а наши именно таковы, или если даже негативные девиации у нас есть, то эти мелкие грешки блекнут перед глубиной разврата, которую мы изучаем. Преступность, наркомания, проституция, сексуальные извращения, – если всем этим заниматься для того, чтобы отвлечься от сознания собственной испорченности, то лучше не надо.

Об этом я пытался говорить в прошлый раз.

А сегодня хотел бы обратиться к социальному аспекту философского осмысления девиации. Здесь, если задаться вопросом о социальной, культурной, исторической роли того, что называют девиациями, то на уровень философской мысли эту тему выводит, например, Ницше, говоря о дионисийстве и аполлонизме. Примерно то же самое Георг Зиммель – о «трагедии культуры», и Бердяев – о «трагедии творчества».