Аберрация «коллективных покаяний»

С недавних пор в сферу отечественной гуманитарной мысли вошла тема покаяния. Несмотря на то, что само это слово имеет глубокие корни в традиционной российской культуре, тема покаяния развивается во многом под влиянием западной либеральной мысли. Возникает эта тема то в связи с коммунистической идеологией, то в связи с евреями, то в связи с Прибалтикой, то с переселением народов в Советском Союзе, то с какими-нибудь еще событиями недавнего, как правило, прошлого. С христианской точки зрения, видящей в покаянии сердцевину здоровой духовной жизни человека, можно было бы искренно порадоваться такой актуализации этой темы. Большое затруднение заключается, однако, в том, что представления о покаянии оказываются весьма искажены в современной культуре: покаяния то и дело пытаются, во-первых, потребовать, а во-вторых, не от людей, а от каких-нибудь общностей.

Даже и в свете первого момента ситуация возникает не вполне здоровая, – покаяние есть процесс внутренне детерминированный и требовать его внешним образом – означает призывать к лицемерию. Впрочем, как правило, слово «требование» и не звучит, говорится о «призывах» к покаянию (от имени «совести нации»). Стоит повторить, что эти призывы слишком часто начинают звучать не вполне здоровым образом, входя в диссонанс с принципом любви и элементарным духовным тактом. Но это еще полбеды.

Беда в том, что к покаянию призывают, – на правах национальной совести, – различные коллективы: партии, народ, католиков, гугенотов, русских, немцев и т.д. Христианская духовная традиция, как и в целом воспитанная ею европейская культура, принципиально противостоят концепциям «коллективной вины» и «коллективного покаяния». То, что порой в европейской истории эти концепции имели распространение и силу, объясняется как раз затемнением христианского духа и актуализацией языческих, родоплеменных архетипов сознания. Сделаем небольшое теоретическое отступление.

Есть такие нормы, которые составляют абсолютный нравственный идеал на личном уровне, но теряют свою силу на уровне коллективном. Лев Толстой на этом и споткнулся, перепутав личное и общественное, перемешав их в нелепую гремучую смесь. Прощение всех обид, например, и непротивление злому есть та абсолютная планка духовного совершенства, к которой непременно надо тянуться, чтобы взращивать человеческое в себе. Однако если бы к этой норме стало тянуться некое человеческое сообщество, по ней выверяя свои коллективные действия, то это была бы чудовищная ложь и безнравственность.

Никакого парадокса в этом нет, просто если бы по заповеди «подставь другую щеку» вздумало бы жить общество, это означало бы, что я, как член этого общества, подставляю под удар не свою, а чужую щеку. Это означало бы, что каждый член общества подставляет чужую щеку, а если порою страдает его собственная щека, то потому, что и ее подставили под удар другие. «Не заботьтесь о завтрашнем дне, что вам есть и пить, ищите прежде царства Небесного и правды его, а все это приложится вам», – это высокая норма духовного совершенства, но это говорится о своем завтрашнем дне. Не заботиться о завтрашнем дне других людей, близких и дальних, людей, которые зависят от тебя, – это банальный эгоизм и равнодушие. Запрет на убийство есть норма абсолютная на личном уровне, однако смертная казнь как «высшая форма социальной защиты» предусматривается в Библии всего на полстраницы ниже заповеди «не убий!».

Покаяние также есть такая вещь, которая не просто утрачивает смысл при переносе с личного на коллективный уровень, покаяние диаметрально меняет смысл при таком переносе. Покаяние лично для каждого человека – абсолютно необходимое условие здоровой духовной жизни, и человек некающийся дегенерирует нравственно и духовно. Покаяние коллективное – есть форма духовного и нравственного извращения, и кающийся коллектив – народ ли, нация, религиозная общность – встает на путь коллективной дегенерации и коллективного суицида. Некий парадоксальный эквивалент покаянию на уровне коллективном бывает, – это, как ни странно покажется, историческая память и любовь к своей истории. Это относится ко всякому вообще коллективу, но особенно значимы эти слова в отношении народа. О народе и народной жизни следует говорить в первую очередь в связи с поднятой нами темой, примерить же эти слова на любую иную общность будет также небесполезно.

Человек, чтобы взращивать в себе человеческое достоинство и очищаться от грехов, нуждается в том, чтобы постоянно ставить под вопрос свою жизнь и порывать со своим прошлым. Народ же, чтобы возрастать в своем достоинстве и очищаться от грехов, нуждается в охранении и сбережении своей истории, в верности своему прошлому. Эта верность прошлому не означает обеления темных пятен в нем. Жить по-настоящему народ может только всей своей историей, – героической, тяжелой, кровавой, со всеми ее взлетами и падениями, своею единственной и любимой историей.

Призыв к личному покаянию диктуется любовью к человеку и желанием добра для него. Призывать же народ к покаянию, – это означает призывать к тому, чтобы этого народа не было. Шантаж грехами прошлого и призывы к коллективному покаянию являются, по сути, оружием в политической борьбе, которое активно используется «обиженными». За примерами такой политики не придется далеко ходить, в XX веке дивиденды с чужого покаяния – дело обычное. Самый яркий пример в этом роде, конечно, так называемый «холокост», – уничтожение евреев немецкими нацистами во время Второй мировой войны. Не ставя под сомнение страдания и гибель многих евреев, признавая недопустимость всякой расовой и националистической вражды, и тем более геноцида, нельзя все-таки согласиться с той теорией и практикой, которые идеологами «холокоста» выработаны.

Прежде всего, речь идет о фактическом запрете на всякое по-настоящему свободное историческое исследование этой темы. Попытка поставить под вопрос даже не сам факт, а хотя бы масштабы нацистских преступлений в отношении евреев является в ряде стран Европы уголовно наказуемым деянием. Всякая попытка каким-то образом объяснить причины антисемитизма «по определению» рассматривается как акт антисемитизма. Уточнение касательно того, что жертвами нацистов стали очень многие народы, и понесли они зачастую нисколько не меньшие потери – хоть в абсолютных, хоть в относительных цифрах, – такое уточнение квалифицируется как профашистская пропаганда.

Между тем шантаж коллективной виной и призывы к коллективному покаянию имеют весьма ощутимую материальную отдачу: начало было положено получением «компенсаций» со Швейцарии и Германии, предъявлены претензии Польше, где еврейские организации требуют отдать все имущество, когда-либо принадлежавшее евреям, на очереди Белоруссия (которая, заметим, в той войне сама понесла чудовищные потери мирного населения). При этом, конечно, совершенно непонятно, почему «компенсация» за страдания, имущественные потери и гибель польских или советских евреев должна быть уплачена правительствами этих стран, боровшихся с фашизмом, и уплачена американским еврейским организациям, которые никак не были фашизмом ущемлены.

Впрочем, тема «холокоста» была затронута с единственной целью, – показать ложь и нелепость любых вообще коллективных покаяний. Часто за ними стоит лицемерие и политический расчет (названные только что «ложь»), но даже если призывы к коллективному покаянию или попытки таковое покаяние понести продиктованы искренним чувством, то ни к чему, кроме бесплодного и вредного самообмана, такая искренность не ведет (что и обозначено выше как «нелепость»).

Отдельная тема заключается в том, что грехи моего народа, могут и должны быть предметом моего личного покаяния. Слышатся же зачастую обратные призывы: чтобы народ коллективно каялся за грехи своих правителей.

Главный же итог сказанного заключается в том, что русскому народу (как и всякому другому) не в чем каяться. Никакой народ не виноват перед нами, и ни перед каким народом не виноваты мы. Ни перед прибалтийскими народами, ни перед славянскими, ни перед кавказскими, ни перед среднеазиатскими, ни перед европейскими, и перед евреями тоже русский народ не виноват (если кто-то оказался здесь забыт, то не по злому умыслу).

А вот каждому русскому человеку на личном уровне ощущать своей русскую историю, ощущать своими все победы и поражения, все подвиги, а главное, грехи своего народа, – это и значит: иметь РОДИНУ, – без чего вряд ли вообще возможна духовная жизнь.